У нас тут, как водится, много всякого случилось в отчетном периоде: окончание садика, в школу приняли, каникулы, сестра родилась, наконец. Такие дела.

Если вспомнить, что до этого я писал 24-го апреля, то хронологически первой появилась сестра. Анна Андреевна родилась 27-го апреля, и 30-го уже пришла домой. В ее лице мы узнали, что оказывается, детишки бывают спокойными, и могут просто тихонько лежать, а потом уснуть. Конечно, она тоже вечерами покрикивает, Леша довольно своеобразно на это реагирует — иногда затыкает ушки и старается покинуть помещение с сестрой, а иногда подходит к ней и начинает громко (довольно-таки) говорить “АГУ”. Примечательно, сестра интересуется его появлением и на короткое время успокаивается.

С появлением сестры приходится напоминать Леше, чтобы он не слишком дома кричал и хлопал дверьми. Интересно, я и раньше это делал (напоминал); более того, я уже больше года стараюсь стоять у Леши над душой, когда он ведет многочасовые телеконференции, и просить его говорить потише. Теперь все так же, просто я еще и чувствую себя по этому поводу виноватым. Когда я до рождения дочери обдумывал, по какому поводу я буду чувствовать себя виноватым после ее рождения, мне казалось, что может быть, Леша будет ревновать или, там, ощущать недостаток родительского внимания. К счастью, после года, проведенного в четырех стенах, Леша наелся карантинового родительского внимания по горлышко, и кажется доволен теми ситуациями, когда у родителей нет сил вечером, поэтому ему лишний раз не капают на мозги.

К слову о карантинах — у меня уже пять дней как второй чип в плече, в наших краях таких (с двумя чипами) почти половина страны уже, и хочется надеяться, что когда-нибудь оно закончится.

Надо про садики сказать пару слов. Алеше в минувшем учебном году было туда ходить обязательно, потому что в наступающем он в школу идет (“предшколак” тут это называется), настолько обязательно, что после каждого прогула нас просили объясниться. Еще заставили к восьми утра приходить, хотя для малышей крайний срок на полчаса позже. Все отягощалось тем, что в лешиной группе ответственной была дама сразу после вуза, и она, видимо, по неопытности все это очень воспринимала серьезно. Это каждый раз так странно видеть, типа, ну вот мы опоздали на полчаса, теперь Леша не успеет склеить пингвина из объекта, подозрительно похожего на втулку из под туалетной бумаги. И вот нас встречает пани учителка на серьезных щах, по-видимому, серьезно обеспокоенная тем фактом, что Леша смог поспать на двадцать минут дольше в кровати, и потом еще десять минут пока надевал ботинки в коридоре. Я вроде достаточно взрослый человек уже, чтобы понимать, что это для Алеши важнее, чем туалетный пингвин, но внутри ворочается поганенький червячок о том, что больших надо слушаться, а пани воспитательница — большая. Кажется, я старался оказывать Леше поддержку, но, по-моему, так себе получилось, на троечку. Тут надо уточнить, что воспитатели, конечно, не высказывают своих фи детишкам, все обсуждают с родителями. Поддержка, о которой я говорю, это способность разрешить ребенку поспать с открытыми глазами лишних пять минут при надевании ботинок или вернуться домой, когда уже прошли полдороги до садика, но забыли дома какое-то совершенно не нужное, но очень важное говно. Теперь на носу школа, и рассудком понятно, что поддержки понадобится еще больше, и по-честному, я побаиваюсь того, как я справлюсь.

Я писал, что мы подали заявление в две школы. Нас приняла только та, что нам положена территориально по умолчанию, так что ближайшие несколько лет Леша будет ходить в очередное советское здание без архитектурных излишеств. Зато туда можно дойти, почти не переходя автомобильных дорог, может оно и к лучшему. Мы записались в музыкальный класс, и нас таких легион — дирекция школы писала письма, мол, дорогие друзья, может черт с ней, с музыкой, у нас выходит три обычных класса по восемнадцать человек и музыкальный, где тридцать. Может, говорят, передумаете до августа. Ждем, у кого первого дрогнет рука.

С уходом садика на летние каникулы Леша вроде вышел из чехоязычного окружения, в том плане, что ежедневная практика пропала. Леша теперь на площадках/ в парке может завязать с кем-то дискуссию, но это не на ежедневной основе происходит. Тем интереснее, что вот спустя пять-шесть недель каникул, у него появились чехизмы в русском языке — Леша иногда молвит или ведает, а давеча просил плацнуть муху, которая сидела на окне.

Раз написал про завязывание дискуссии, надо продолжить — где-то c месяц назад мы ездили на шашлыки из нашего села в соседнее село, где наши коллеги купили дом. У коллег трое детей приблизительно нашего возраста, и дети уже встречались раньше, то есть, знакомы. Несмотря на это, после приезда Леша стеснялся и не хотел с ними общаться. Тем интереснее, что по дороге он сообщал вообще всем, что едет в гости. Это выглядело примерно как: “ЭЙ, ПАЦАН!! Я ЕДУ В ГОСТИ!! НАС ПОЗВАЛИ В ГОСТИ, И Я СЕЙЧАС ПОЕДУ ТУДА НА ПОЕЗДЕ!! НА ПОЕЗДЕ С ВОКЗАЛА!!” Стоит пацану выйти, как Леша находит следующего и все сначала. К чести своей могу заметить, что я не вмешивался, разве что попросил его потише говорить. Обычно меня тянет скзаать что-нибудь типа, “веди себя нормально” или что-то в этом роде, и я всячески с собой борюсь, часто успешно, но иногда говнюк побеждает. Потом я обдумываю такие моменты, и мне бывает стыдно за себя и немного страшно. Стыдно за свою неспособность отличить важное от неважного, и страшно, что если я не буду стараться, то и Леша не научится.

Маленькая баечка — в апреле, кажется, нас в садике заставляли тестировать детишек на коронавирус — это была полнейшая профанация, потому что, во-первых, никто при мне не лез своей кровиночке страшным ватным дрыном достаточно глубоко в нос, во-вторых, детишки ждали результаты антигенных тестов вместе в раздевалке, в которую кто-то заботливо принес игрушки и раскраски, чтобы все их трогали по очереди. Короче, затея, может, была и здравая, но реализация на двоечку.

Леша возлюбил играть в салки-пряталки еще пока в садик ходил. Наш лучший садиковый друг по имени Кубик и его младший брат Адам живут неподалеку от садика, поэтому так всегда получалось, что мы их провожали до дома по дороге домой, и уже около их подъезда останавливались, чтобы детишки могли наиграться. Леша обычно начинал играть в прятки, собственно, независимо от того, в какую игру выбирали играть его друзья. Кроме того, обычно Леша бежал прятаться в одно и то же место — в большой такой полукуст-полудерево — и старался там залезть повыше. Я подозреваю, что у Леши свои понятия о правилах пряточной игры, потому что его часто вообще не заботит, видно ли его снаружи, и не выдает ли его хихиканье. Если место, где он спрятался, достаточно роскошное по его меркам — остальное не важно. Идеально, если при этом можно залезть куда повыше.

Конечно, Леша пытается припрячь играть в прятки родителей, с ограниченным успехом. Первые две партии, которые мы с ним сыграли, не отличались разнообразием — Леша два раза полез на одно и то же дерево, в искренней уверенности, что это хорошая стратегия. Он туда же собирался забраться и в третий раз, но я намекнул ему, что не стоит. В общем-то, на этом этапе стало ясно, что игра практически исчерпана, потому что Леша, обнаружив для себя модель поведения, которая ему нравится, собирается ее повторять до изнеможения (своего или моего, тут неясно). Я обычно плохо переношу такие игры, они начинают меня раздражать, и я начинаю себя плохо вести, поэтому я предпочел это закончить пораньше.

Одна партия была совершенно роскошная — Леша водил, а я прятался, с Аней на руках. Спрятаться нормально не было никакой возможности, поэтому я просто зашел за фонарный столб. Леша сначала долго хихикал, а потом остаток вечера, разводя руки как рыболов, объяснял мне, насколько узкий фонарный столб, и насколько широкая у меня задница, и чем дальше, тем уже был столб, и тем больше задница.