Дорогие друзья, наверно, надо где-то подвести итоги года, почему бы не здесь. Главный итог года вот только-только уснул в девять часов вечера, до этого радостно изводил мамочку, агукал и брыкался ногами, но речь не об этом. Я хотел как-то обозначить, что в сентябре Леша пошел в первый класс настоящей школы, и как-то это отрефлексировать. Стоило мне написать про сентябрь, как-то сразу бросилось в глаза, что, с одной стороны, сентябрь был совсем вот недавно, по календарю всего три месяца назад, с другой стороны, ощущений полный рот, только успевай запоминать.

Давайте, наверно, начнем с формальностей, вдруг это будет читать какой-нибудь третий читатель, который не слышал всего этого по вацапу до сих пор. Итак, школу в первом классе посещают пять дней в неделю, каждый день четыре урока, начало в восемь, конец около одиннадцати, после чего происходит обед, который едва ли не обязательный для всех. После обеда, где-то в половине первого можно забирать кровиночку домой. Уроки вроде обычные — чешский язык, математика, английский, физкультура, что-то вроде природоведения и музыка. Наш красавчик ходит в музыкальный класс, поэтому носит с собой флейту, не знаю, что они там с ней делают. Если честно, мне страшно представить, что Алексей там может делать с флейтой, и еще страшнее, что может делать организованная группировка из двадцати голов шести-/семилеток.

Так вот, первый урок начинается в восемь утра. Перед первым уроком мы обычно завтракаем — Леша все еще ест как пауэрлифтер, то есть яичные белки, только за последний год их количество выросло до семи-восьми. Я подозреваю, что детишки местных не завтракают, потому что после второго урока у них перерыв на перекус, когда они должны употребить заготовленные родителями бутеры. Про этот перерыв и бутеры мы узнали второго сентября, когда выяснилось, что все что-то с собой принесли, а наш, кровиночка, сидел там как бедный родственник без ничего. С тех пор мы стараемся давать ему какую-нибудь вафельку и компотик, и, судя по рассказам, Леша там хомячит свой десерт, а голодные дети вокруг давятся своими студенистыми бутербродами и пытаются у него выклянчить вафельку или печеньку. Леша делится, потом ходит сам голодный, хрюндель. Школьный обед не всегда спасает, потому что обязателен он только на посещение, а вот доедать обед там, видимо, никто не заставляет.

Вот я написал это и вспомнил столовку в начальной школе 1702 г. Зеленоград, свое место за столом в закутке и большой стол, куда надо было относить свою недоеденную еду. Около того большого стола стояли большая бочка с надписью “Ветошь” и толстые недружелюбные тетки, которые разворачивали тебя доедать недоеденное. Наверно, сейчас я бы навострился как-нибудь относить им свою тарелку в составе группы товарищей, чтобы им не хватало времени рассмотреть в супной тарелке всю ту мерзость, которую я туда сгрузил с накрывающей ее тарелки для второго. Или просто уходил бы от этого стола с каменным рылом, как будто бы они не меня пытаются подозвать, чтобы вернуть тарелку. К сожалению, в шесть лет я был хорошо воспитанный мальчик и был уверен, что в этой части жизни мне положено страдать. А вот Леша, к счастью, не так хорошо воспитан, поэтому то, что ему не нравится, он не ест, и приходит домой голодный, усталый и, вследствие этого, немножко неуравновешенный.

У Леши, кстати, интересные гастрономические пристрастия. Недавно он сказал, что не любит картошку, и похоже, он ее действительно не любит в любых формах. Ну может, кроме фри. Не любит сосиски почти любого типа кроме одного определенного, но любит сырокопченую колбасу, которую называет “Поличáн” (один конкретный тип колбасы; это из той же серии, как называть любой конструктор Лего, а любую машину — Мерседес). В рамках того же опроса Леша сам сказал, что любит макароны. Я все время удивляюсь, потому что в его годы я ненавидел и боялся макарон, это было такое склизкое слипающееся блюдо, которое еще и неудобно есть; мне нравилось картофельное пюре с сосисками. Кстати, интересно вот как, Леша называет любую сырокопченую колбасу поличаном, а все русские называют макаронные изделия макаронами, хотя это не совсем верно, и более уместно было бы называть их пастой.

Ну да ладно, обед и обед. После обеда в школе бывает так называемая школьная дружина, по-нашему это, наверно, продленка, которая длится где-то до пяти вечера для родителей-трудоголиков. На практике около половины пятого школа закрывается до завтра. Про дружину меня удивили две вещи: во-первых, то, что она начинается в шесть утра, а во-вторых, что в ней не принято делать домашнее задание. В совокупности, эти два факта обозначают, что где-то теоретически возможно существование детей, которые приходят в дружину к шести утра, а уходят в пять вечера, и в общем, если немножко прикинуть, как они должны расходовать оставшееся время и когда они делают домашку, становится непонятно, как они должны расходовать оставшееся время и когда они делают домашку, да и вообще, как можно так жить, да и собственно, зачем так жить.

Первого сентября, когда все пришли нарядные первый раз в первый класс, оказалось, что единственные чистые штаны у меня — это охотничьи камуфляжные порты из декатлона, и я долго думал, как идти в школу более приемлемо — в этих штанах или без них. Я думал, в трусах будет как-то приличнее, но температурные соображения взяли верх. Так вот, первого сентября всем родителям разрешили поприсутствовать во время первого классного часа, раздали детишкам какие-то учебники, кучку канцелярского барахла и бутылку с такой пипиркой, которую можно зубами открывать, чтобы пить воду на перемене. Родителей потом выгнали и заставили заполнить еще кучу каких-то бумажек, в частности, по какому графику кровиночка будет посещать продленку, и кто его будет оттуда забирать. Пугали, что если кого не записать, тот не сможет забрать ребенка ни в коем случае, поэтому я записал вообще всех родственников до второго колена. Какая-то дамочка рядом со мной спрашивала, мол, у них вот бабушка, дескать, живет в Праге, и это так далеко, ну так далеко, надо ли вписывать ее в дохумент. Мне хотелось сказать что-то вроде “подержи мое пиво”, но спасло незнание языка.

Когда я впервые забирал Лешу из школы, это было, наверно, через неделю после начала, я узнал, что школа после восьми утра запирается на замок. Ну то есть, я был об этом осведомлен теоретически, но на практике не имел шанса проверить. И вот я туда пришел, и оказалось, что надо звонить куда-то в домофон и просить, чтобы кровиночку выпустили. А вдруг они на обеде? А вдруг я что-то не так скажу? Короче, я дождался, пока какая-то девочка вышла из школы, и проскользнул в здание, поднялся к ним в продленку и попросил сына. Дама мне его выдала и спрашивает, мол, а ты как сюда попал, мил человек. Я говорю, дескать, девочка пустила. Она посмотрела на меня с прищуром и попросила больше так не делать, и как-то очень убедительно у нее получилось, как будто она педагог старой советской школы.

У школьников есть тут дневничок, называется “инфо-деничек”, что-то вроде “инфо-дневничок”, и, насколько я понимаю, он для коммуникации учителя с родителями. До сих пор там появлялись только надписи вроде “у Алексея нету пластилина, пожалуйста положите” и так далее. Еще там есть вкладыш, куда надо записывать, если ребенок прогуливает школу, почему он это сделал. Я не очень понимаю, зачем это нужно, потому что обычно мы пишем туда какую-то липу, вроде “по семейным обстоятельствам”, и нам за это ничего пока не было. С другой стороны, я подозреваю, что возможно нам делают какую-то скидку как прибабахнутым иностранцам, и на самом деле там какая-то строгая отчетность. Вот в октябре мы с Лешей экстренно летали на неделю в Москву, настолько экстренно, что от момента первой мысли о путешествии до приземления в Шереметьеве прошли едва ли сутки. Мы слетали, в результате Леша прогулял что-то вроде семи рабочих дней, и нас пока за это не лишили родительских прав. Кстати, быстрая мысль о прибабахнутых иностранцах: мы, очевидно, находимся в достаточной степени вне местного культурного контекста, и окружающие это хорошо понимают, и оказывается, что это здорово упрощает жизнь. В том плане, что часто можно делать, что хочется. То есть, если мой ребенок бегает и орет благим матом, я могу спокойно ничего не делать с видом, что это же я прибабахнутый, у нас там все такие, что с меня возьмешь.

Так вот, есть тут этот бумажный дневничок, куда учительница пишет, чтобы мы положили пластилин, форму на физкультуру и все такое. А оценки детям ставят в электронный. Я лично был поражен тем, насколько это удобно, что и оценки и домашку можно узнать, не обжигая пятки юного школяра над жаровней с раскаленными углями, и не звоня его однокласснице Свете или Тане, а просто со своего телефона. Но я так понимаю, что в Москве это прошлый век, поэтому распространяться не буду.

Оценки в Чешской Республике вроде такие же как у нас, то бишь, цифры, только значат они все наоборот. Леша каждый день приносит из школы несколько единиц, и это значит, что он отличник. Соответственно, пятерка тут — это наш кол вроде как. В этой связи хотелось похвастаться, что я недавно сдавал экзамены на право управления транспортным средством, и перед основным теоретическим тестом на компьютере там есть дополнительный тест на дальтонизм, тоже на компьютере. Это когда показывают картинки, где среди кружков одного цвета кружки другого цвета образуют пятерку, и ее надо смочь разглядеть. А вопрос рядом с этой пятеркой, на который надо выбрать правильный ответ из четырех, такой: “Какая школьная оценка изображена на рисунке?” И варианты ответов: “неудовлетворительно”, “хорошо” и “отлично”. Моя рука вовсю тянулась к отличне, но я вовремя себя остановил. Такая вот подлянка, о которой никого заранее не предупреждают. Да, я не писал в соцсетях, но тридцатого декабря я сдал город, и где-то в недрах магистрата лежит мое водительское удостоверение, надо пойти его забрать.

Мне казалось необычным, что в школе тут пишут карандашом. Ну то есть, не знаю про всю школу, но вот первоклашки пишут простым карандашом. Леша сидит, вырисовывает свои буковки в домашке, со всеми вот этими петельками-завитушками и так далее, потом вопит на весь дом, что он болван, и часть стирает. И дальше вырисовывает завитушки. Я стараюсь не лезть в его домашку, ну ее. Если нужна будет помощь, надеюсь, он сам попросит, а стоять сбоку и капать на мозги, что буквы надо писать ровнее, не хочется. А я боюсь, что если бы я стоял сбоку, то именно этим бы и занимался.

Интересно, что до сих пор Леша ни разу не устраивал скандалов по поводу того, что не хочет идти в школу, хотя казалось бы, зима, темно. Я помню, что свой первый скандал я устроил второго сентября в первом классе, и если память не подводит, папе меня пришлось физически куда-то тащить. Я периодически ношу Лешу из кровати в туалет по утрам, но это по любви. Все усугубляется тем, что мы живем на таком расстоянии от школы, что время от лешиного подъема до прихода в школу примерно равно 65 минутам, и чтобы прийти к восьми, нам надо проснуться где-то без пяти семь, а без пяти семь — это такое проклятое время, когда только самые сильные духом могут встать из кровати и начать что-то делать, большинство предпочтет еще пять минуточек поваляться. Ну и потом оказывается, что завтракать нужно быстрее, что чай допивать надо быстрее, что одеваться нужно быстрее, что сейчас не время играть в собаку или лего и вообще потом поживешь, сейчас надо в школу торопиться. У этого поведения настолько много слоев фрустрации, что даже думать про это не хочется. Главное, что очень не хочется, чтобы у сына осталась память о том, что папа по утрам — психованное говно. Чтобы этого не происходило, я стараюсь вставать пораньше сам и будить Лешу с запасом, иногда получается. Один раз на прошлой неделе не получилось, я проспал, и Леша в спешке доедал свой завтрак из большого количества яичных белков. Я пытался его успокоить, говорил, что это мол, я проспал, но ты все равно поторапливайся. Потом по дороге к школе Леша мне говорил что-то вроде, мол, если ты папа еще раз проспишь, надо минус одно яйцо.

Давайте о хорошем. Мне вот нравится, что в школе есть все время какие-то кружки по интересам. Сейчас Леша посещает занятия по баскетболу, флорболу (это в зале надо клюшками дырявый мячик пинать, вроде хоккея на траве) и горным лыжам. Так, “посещает” — это прям громко сказано, он пока туда сходил по разу или вроде того. Приятно то, что все это при школе, Леша туда уходит непосредственно из продленки и после его можно забирать домой. На горнолыжную штуку их возят автобусом на какую-то близлежащую горку (ну или холмик, если совсем по-честному). Компашка, которая возит, постит фотографии на фейсбук (к сожалению, наших нет пока), и там прям красиво, я завидую немножко — в городе же тепло и сыро. На самом деле, холодно и сыро.

Так, ну что у нас тут, пространное изложение о деталях жизни и быта — есть, нытье про фрустрацию — есть, пара шутеек вроде закралась, можно заканчивать. Наверняка я что-нибудь забыл, ну допишу в следующий раз, года через два.

В завершение хотелось бы просто отметить, то есть, поныть, как быстро бежит время, ушел тот возраст, когда Леша радовал нас рассказами как кто-то там обливался хохотом, про растение внедорожник и что “потолковать” значит “подвесить к потолку”. Сейчас он говорит что-то вроде: “Я не смею в этом моменте проклинать судьбу за то, что меня вытащили на улицу,” или

— Они как социальные пауки, если видишь одного, то рядом оказываются и другие.
— Кто как социальные пауки, Леша?
— Родители.

Я так понимаю, теперь надежда на дочь, но она же вырастет еще быстрее, а делать новых мастеров словесности с той же частотой я, боюсь, не потяну.